Помните тот момент, когда вы впервые услышали про село Усолье?

— Да, конечно. Это было начало 2000-х. Мы общались в компании, где был давний приятель моего мужа, родом оттуда. Он рассказал, как помогает строить в Усолье церковь. У этого места богатейшая история, там находится усадьба Орловых-Давыдовых, но многие храмы были уничтожены. Местный священник, отец Леонид, решил восстановить одну из церквей и обратился за помощью к меценатам. Друг моего мужа рассказал нам эту историю, и мы с мужем подумали: «А почему бы и нам не поучаствовать?» Мы начали выделять личные средства на строительство, а потом и на поддержку деревянного храма – покраску, ремонт котельной.

Вы до сих пор поддерживаете этот храм?

— Да, конечно. Мы помогаем средствами на текущий ремонт, когда это необходимо. И вот что удивительно: храм дал мощный толчок к развитию всего Усолья. Он привлек людей в село, которые стали обращать внимание на заброшенную усадьбу Орловых-Давыдовых. Отец Леонид даже начал проводить экскурсии по поселку и усадебному комплексу. Мне кажется, что это отличный способ популяризации наследия. И теперь даже есть планы по восстановлению и самой усадьбы. Усилия отца Леонида создали среду, в которой такой проект стал возможен. Небольшой храм стал катализатором серьезных перемен в масштабах целого региона.

Благотворительность – это часто про ответ на чью-то искреннюю просьбу. Почему бы не помочь человеку, который хочет сделать что-то хорошее для своего края, когда видишь, что он действует от души, а не из коммерческих интересов? Если есть возможность поддержать такой добрый посыл, почему нужно отказывать? Задайте себе обратный вопрос: «Почему я не должен этого делать?» Видишь перед собой искреннего человека, который нашел в себе смелость попросить, и понимаешь, что можешь помочь. Необоснованный отказ может его ранить.

Храм в Усолье – ваш первый опыт в благотворительности?

— Строго говоря, да. При этом уже 10 лет я вхожу в попечительский совет благотворительного фонда «Зимний Бал». Это инициатива, начатая в конце 1990-х женами послов в России, которая постепенно переросла в большой ежегодный благотворительный бал. К нему подключились российские бизнесмены. Со временем сборы стали направлять в Онкологический центр Блохина на помощь детям с саркомой. До 2020 года бал курировали посольства, сейчас он проходит в другом формате, но традиция помощи продолжается.

Вы скромно умалчиваете о благотворительной деятельности вашей семьи в Петербурге, где ваша семья построила и передала в дар городу школу и несколько поликлиник, станцию скорой помощи, молодежный центр, отреставрировала кадетский корпус.

— Администрация города обратилась к моему мужу, так как его бизнес был связан со строительством. Речь шла о школе в состоянии тяжелого недостроя, которая была городу крайне нужна. Мы использовали личные средства компании, чтобы ее достроить. Позже к нам обратились с похожей проблемой – помочь с ремонтом кадетского корпуса на Мойке, где ребята жили в ужасных условиях. Мы снова могли отказать, но решили помочь. Опять-таки, когда к тебе приходят с такой просьбой и у тебя есть возможность помочь, почему нужно говорить нет?

— Я вижу обратную тенденцию. Наши большие благотворительные фонды – пример системной, регулярной работы. Люди планируют свое участие в их мероприятиях, закладывают это в бюджет. Деньги идут регулярно, и фонды могут строить долгосрочные программы. Главная проблема в России, на мой взгляд, – не отсутствие системности, а недоверие. Люди боятся, что их обманут. Сейчас контроль со стороны государства за благотворительностью очень жесткий, но и обществу нужно учиться доверять.

Спрошу об очень личном. Чувства человека, получившего благотворительную помощь и поддержку, понятны. А что чувствует меценат, когда видит, что его помощь принесла плоды? Есть ли желание рассказать об этом? И можно ли сделать это деликатно, не рискуя прослыть хвастуном?

— Это сложный вопрос. Вот и сейчас, впервые публично рассказывая о благотворительной деятельности моей семьи, я испытываю некоторую неловкость и в каком-то смысле переступаю через себя. Мне по натуре некомфортно хвастаться.
Если отвечать по существу: внутри рождается чувство тихой, спокойной радости. Знаете, как у Достоевского в одном произведении, когда подросток идет в своей старой телогрейке и думает: «У меня есть 100 рублей. Никто об этом не знает, а я знаю, и мне хорошо». Вот у меня приблизительно так. Никто не знает, а я знаю, что мы сделали хорошее дело, и от этого на душе светло.

Какой вы видите связь между благотворительностью и обменом самыми эффективными практиками сохранения и возрождения культурно-исторического наследия России, которым вы занимаетесь в рамках проекта «Ru.Локация»? И вообще, есть ли такая связь?

— Есть, причем самая прямая. В орбите «Ru.Локации» – в том числе объекты культурного наследия, которые обладают огромным потенциалом. Но люди, которые занимаются этими проектами, порой не знают, куда обратиться за помощью и советом, не могут о себе громко заявить, у них нет денег на реставрацию и грамотный пиар. Наша задача – показать эти объекты, рассказать о них тем, у кого есть ресурсы помочь. Привлечь внимание к ним – это уже форма благотворительности.
Например, на первом форуме, организованном платформой «Ru.Локация», была представительница проекта, связанного с восстановлением исторического комплекса в Рязани. Ей удалось найти партнеров в лице одного университета и запустить совместный конкурс. Музей «Бузеон» – еще один пример: сначала он существовал только на частные пожертвования и лишь спустя годы получил первый грант. Так что меценатство – это часто тот самый стартовый капитал, который позволяет наследию выжить и развиться.